«Мы были крепкие ребята»

Один из немногих оставшихся свидетелей героической обороны Москвы – Почётный гражданин Истринского района, боевой ветеран Михаил Михайлович Кузнецов

Несмотря на почтенный возраст – 94 года, память у Михаила Михайловича как у молодого.

Родители Михаила, Михаил Егорович и Аграфена Осиповна Кузнецовы, переехали в деревню Кашино Истринского района задолго до военных событий, в 1934 году. Мама работала в колхозе, отец на заводе в Тушино. В семье было шестеро детей: три девочки и трое сыновей.

– Жили как все мальчишки, ходили в школу. Деревня была в 64 дома, и 60 детей из деревни были школьного возраста. Половина детей учились в Алексино, половина – в школе у Ново-Иерусалимского монастыря, куда ходил и я. В школу ходили пешком, по осенней грязи и слякоти. До войны я окончил 7 классов, полное среднее образование получил позже, в вечерней школе.

Когда началась война, Михаилу было полных 18 лет. Осенью он должен был призываться в армию.

– В то время я уже работал на заводе в Тушино, а после июньских событий 1941 года меня перевели на завод в Химки, где шло строительство самолётов. Работали в три смены. Добираться до завода из дома было сложно, особенно когда немцы подошли к Волоколамску и поезда перестали ходить. Приходилось оставался ночевать в цеху на заводе, ведь раньше даже 20-минутное опоздание на работу строго каралось, вплоть до тюрьмы.

Вскоре объявили всеобщую мобилизацию. Все мужчины до определённого возраста должны были явиться в военкомат без получения повестки. Чтобы избежать наплыва призывников, являться нужно было в алфавитном порядке.

– Я своим деревенским друзьям говорю: «Как так, ты – Борзов, пойдёшь в военкомат в первый день, а я – Кузнецов во второй? Пойдём все вместе, вместе и служить будет легче!».

Когда подошла моя очередь, военком – капитан Горшков – сказал: «Вас я призвать не могу. У вас заводская «бронь»». Я вышел к своим и чуть не плачу. Но мы сообща придумали, как обмануть военкома. Я сходил домой, переоделся и через некоторое время вернулся в военкомат. В лицо меня не запомнили, и когда я подал удостоверение, военком сказал: «Вы сегодня уже второй человек с завода». А я и ответил, что завод уже эвакуировался, уехал. Ну, раз завод уехал, мне вручили повестку.

Так Михаил Кузнецов, отказавшись от «брони», пошёл добровольцем на фронт.

– Мы покидали Истру ночью. Она уже вся была обклеена крестами на стёклах. Света на улицах уже не было. У исполкома, где «Углемаш», стояли противотанковые рогатки. Пешком мы дошли до Москвы. Вскоре мы оказались в посёлке Купавна (между Балашихой и Ногинском – прим. автора). Там нас распределили на ночёвку по частным домам. Наутро сын хозяйки, Коля Фрыгин, которому было всего 17 лет, решил уйти на фронт. Мать его заплакала, а он схватил свои вещи и ушёл с нами.

1 декабря новобранцы добрались до деревни Панфилово Муромского района Владимирской области, где проходили обучение и формирование.

– Здесь мы изучали матчасть, оружие, ходили на стрельбы на замёрзшую Оку. Были уже сильные декабрьские морозы, а мы всё ходили в своей гражданской одежде. Только недели через две нам выдали солдатские шинели. Но мы были крепкие ребята. Я уверен, что мы победили, потому что 70-80% солдат были деревенским парнями, с детства привыкшими к тяжёлому труду.

Здесь, в Панфилово, был сформирован 367-й отдельный пулемётно-артиллерийский батальон Московской зоны обороны, в котором начал свою службу пулемётчик Михаил Кузнецов. Сначала 2-м номером станкового, а затем и ручного пулемёта.

– После того, как 20 января 1942 года был освобождён Можайск, нас перекинули на Можайскую линию обороны. Сначала стояли в деревне Хотилово, точнее там, где она когда-то была. Помню, были страшные метели, в которых виднелись только оставшиеся от домов печные трубы. Мы нашли погреб, в котором и ночевали между дежурствами в дзотах. Потом наш батальон перебросили на Бородинское поле. Стояли мы у музея, который был уже весь разрушен, а наверху была деревня Горки. Мы стояли во втором эшелоне обороны и всегда были начеку.

Как вспоминает Михаил Михайлович, почта тогда работала отлично, и фронтовые письма-треугольники летали из тыла на фронт. Вот только о том, что происходило вокруг, они могли только догадываться. Политрук, как и Совинформбюро, рассказывал только о героизме советского солдата.

– Жили мы как кроты. Во весь рост подниматься было нельзя – часто стреляли немецкие снайперы. Даже за водой на реку ходили чуть ли не ползком, а с того берега за водой ползали немцы. И мы постоянно рыли траншеи, окопы, блиндажи. По норме траншею надо было копать шесть метров в длину и полтора метра в глубину. Я такую траншею выкапывал за пол дня, а городские, которые лопаты в руках не держали – за два дня. Но до того докопались… Как-то приезжает наш комбат Савченко и говорит: «Кузнецов, от тебя только нос да уши остались», – так сильно мы исхудали. Все мы еле ходили. Кормили нас по норме второго эшелона – 600 грамм хлеба и солёная вода. Мы ходили и шатались.

Так, в обороне батальон простоял до середины 1942 года. А после с боями пошли на Гжатск (сейчас Гагарин), Дорогобуж, в конце сентября 1943 года участвовали в освобождении Смоленска, воевали в Белоруссии.

Батальон шёл дорогами войны, где ещё год назад умирали наши солдаты. До Орши Михаил не дошёл всего 18 километров. 22 октября 1943 года стал последним фронтовым днём пулемётчика Кузнецова. Ранним утром после артподготовки немцы пошли в наступление. Пулемётчики находились на первой линии, поэтому остались живы. А на батальон уже шла немецкая пехота и танки.

– Я воевал вместе с Колей Фрыгиным. За два года наш батальон крепко потрепало в боях: в пулемётных расчётах не хватало людей, и мы с Колей были вдвоём на два пулемёта вместо положенных пяти человек. Командир наш спрятался и кричит: «Кузнецов, что там?». А что там – танки идут немецкие. Кричу Фрыгину: «Коль, что будем делать?». «Драться!» – кричит он в ответ. Я расстрелял весь диск, а так как второго номера у меня не было, сам стал заряжать патроны, которые лежали россыпью. Только вставил диск в пулемёт и вижу, как дёрнулся немецкий танк от отдачи – он уже выпустил свой снаряд. Этим снарядом меня и Колю ранило. На этом моя война закончилась, – вспоминает ветеран-фронтовик.

Осколок снаряда попал в тазовую кость Михаила. Сперва его отвели в санчасть, которая находилась на берегу Днепра.

– Помню, когда спускался в госпиталь, рядом была луговина серого цвета – там лежали наши солдаты. Господи, сколько же их было… Когда попал в госпиталь, меня положили на раскладушку, на настоящие простыни, и накрыли одеялом! Представляете каково это было, после бесконечных ночёвок в окопах… Это восторженное ощущение осталось на всю жизнь. Мы же почти 2,5 года и не раздевались. Конечно, когда была возможность, обустраивали походную баню или прожаривали одежду, чтобы не завшиветь.

В Москве его чуть было не отправили на лечение на Урал, но, благодаря солдатской хитрости, он попал на лечение в подмосковный посёлок Кучино.

– Какие были врачи, как же нас лечили! Перед каждой операцией хирург Евгения Кирилловна успокаивала меня, смешила: «Мишенька, я тебя после операции забинтую и бантиком завяжу». Ко мне в госпиталь приезжал сослуживец из батальона, рассказывал, что в тот день немцы четыре раза ходили в атаку и четыре раза её отбивали. А вот Колю Фрыгина я больше не видел. Погибли и все мои деревенские товарищи: Вася Тимофеев, Миша Борзов, Иван и Николай Сыровы. Около 40 человек всех возрастов погибло из деревни Кашино. Мы же – все три брата – воевали и остались живы. Младший брат Владимир ушёл на фронт в 1944 году, как раз когда меня выписывали из госпиталя. Он служил связистом и после победы прослужил ещё много лет, став подполковником.

Ещё в конце 1941, перед уходом на фронт, Михаил с Володей вырыли землянку у себя во дворе, поставив туда железную печурку. Здесь прятались родители с сёстрами и сыном, здесь же в ноябре 1941 года фронтовой корреспондент, поэт Алексей Сурков написал стихотворение, ставшее фронтовой песней «В землянке». Но об этом братья узнали только через много лет.

А тогда, вернувшись из госпиталя, Михаил заприметил в соседней деревне Рычково девушку Татьяну, которая вскоре и стала его женой. Вместе они воспитали двух дочерей – Веру и Наталью. После войны он окончил экономический факультет сельхозинститута и работал начальником экономического управления.

А в 80-х годах XX века Михаил Михайлович поехал в деревню Горки, где в 1942 году стоял в обороне их батальон.

– Сердце защемило, когда я увидел эти места. Мне хотелось найти свой дзот, и это удалось. Тогда ещё были живы местные жители, которые помнили наш батальон. Некоторые узнали и меня.

Михаил Михайлович 49 лет отработал в финансовых органах Истринского района. Ему присвоено почётное звание «Заслуженный экономист РФ». Он удостоен многочисленных наград, но самыми дорогими для него остаются боевые: орден «Отечественной войны 1-й степени», орден «Красной Звезды» и медаль «За оборону Москвы».

Ирина АРТЁМОВА,

фото из семейного архива

Михаил Михайлович в госпитале (третий слева в среднем ряду) Михаил Михайлович в госпитале Михаил Михайлович Кузнецов С братом Владимиром