«Я помню, как у меня всё внутри сжалось от страха»

О своём военном детстве вспоминает жительница посёлка Глебовский Валентина Васильевна Зернова (в девичестве Калиткина)

Валя родилась в феврале 1934 года в деревне Лужки Истринского района. Она была второй дочкой в семье Василия Сергеевича и Пелагеи Александровны Калиткиных. Первая дочь, Антонина, была старше Вали всего на два года. В 1938 в семье родилась третья дочка Ирина, а через год Василий построил новый дом в посёлке Красный, и вся семья переехала в него.

– Моя мама работала в пекарне, которая была здесь же, в посёлке Красный. В этой пекарне она работала и до войны, и после, пока не ушла на пенсию. Мама иногда приносила кусочки хлеба, и мы всегда делили его со своими подружками. Делились не только хлебом. Когда мама резала поросёнка, она всегда делилась салом. Жили тогда все как-то дружно и двери в дома не запирали. А если приходили к подружкам в обед, то нас, как заведено, всегда сажали за стол и кормили.

Отец Валентины работал лесником, и их дом на Советской улице заметно выделялся среди других своим размером, резными наличниками и резным балкончиком. Семья держала скотину, занималась огородом. Жили как все, не богато, но и не бедствовали. 22 июня вся страна узнала о войне, а 27 июня Пелагея Александровна, или, как все её все звали, Поля, родила дочку Лиду.

– Мне тогда было семь лет, но я очень хорошо помню это время. Все мы, дети, как будто стали взрослыми. Папу, которому было 30 лет, сразу забрали на войну. Все машины, забирающие мужчин из посёлка, останавливались у нашего дома, который находился в центре улицы. Такой был плач, такой стоял вой… Я не могу этого забыть. Я не понимала, почему они все плачут, но я понимала, что мама расстается с папой, от этого она плачет, и я оттаскивала её от папы, чтобы она только не плакала. А она повисла у него на шее, кричала: «Вася, что я буду делать, одна, с четырьмя детьми?!.».

Поле, как и другим женщинам, пришлось самой «тянуть» и дом, и детей, и работу. Она сутками трудилась в пекарне, а старшие девочки Тоня и Валя сидели с трёхлетней Ирой и Лидой.

– Мы носили грудную Лиду к маме, чтобы та её покормила, но молока у неё не было, и Лида постоянно просила есть. Работа в пекарне была тяжёлая, тесто замешивалось вручную, в длинном пятиметровом корыте. А от жара печи у мамы руки до плеча всегда были красными.

– Немцы пришли в конце ноября и простояли в нашем посёлке 21 день. Накануне нам объявили по радио, что к утру должны прийти немцы. Люди стали уходить в окопы, которые некоторые выкопали заранее. У нас некому было выкопать убежище, и мы пошли в крайний дом к соседям, у которых был выкопана землянка. Она была небольшая, но там поместилось несколько семей. На улице уже стояли сильные морозы. Печки в окопе не было, но все так надышали, что было тепло, даже жарко. Принесли и запасы еды.

Как вспоминает Валентина Васильевна, утром две женщины вышли в деревню и тут же прибежали обратно: «Немцы идут, со стороны фабрики». Это была немецкая разведка, одетая в белые маскхалаты. Следом шла пехота. Жители посёлка Красный притихли в своих окопах.

– Я помню, как у меня всё внутри сжалось от страха. Меня всю трясло, и в груди была сильная боль. Я вцепилась в маму, и она успокаивала нас как могла, но у меня был панический страх, я боялась, что нас сейчас всех убьют.

Через некоторое время в узкий проход к землянке стали протискиваться один за другим немцы с автоматами в руках.

– Они проверили, есть ли среди нас солдаты, посветили на всех фонариком, увидели кадку с мясом из наших припасов, всё забрали и ушли. Мы притихли и стали слушать, как они наверху громко смеются и разговаривают. Я слушала их, и у меня было ощущение, что это собаки лают.

Наутро взрослые всё же решили выходить наверх и сторожить свои дома. Убить их не убили, так надо присмотреть за имуществом. Поля с детьми вернулась в свой дом. В доме никого не было, она затопила печку и приготовила детям покушать.

– Мы сидим, обедаем, вдруг распахивается дверь и заходят три немца. Первый был офицер, в шинели и с погонами, а двое с автоматами. Они опять стали спрашивать – есть ли у нас солдаты? Офицер пересчитал нас всех по порядку – айн, цвай, драй… и спрашивает нас: «Где матка?». Мы показали на маму, а они все рассмеялись. Маме было лет 30, и она очень молодо выглядела. Офицер оглядел нас всех и сказал ей на русском: «Русская свинья», что, мол, нарожала столько, как свинья. Не понравилось ему и мамино лицо. У неё в крови была какая-то часть грузинской крови, и она была чернобровая, с чёрными волосами. Он спросил её: «Еврейка?», мама стала убеждать, что она не еврейка. Всё бы обошлось, если бы они не увидели вторую часть дома.

Дом Калиткиных был большой и разделён на две части. В одной жила сама семья, другую Поля сдавала сельповской конторе. В этой комнате стояли четыре стола и тяжёлый металлический шкаф с амбарным замком. Офицер потребовал ключ от этого замка, но ключа у Калиткиных не было.

– Тогда он сказал солдату: «Расстрелять». На маму направили автомат, а у неё на руках была Иринка и маленькая Лида. Она побледнела и стала медленно отходить к окну. Она стала уговаривать их сломать замок топором, но топор сломался. Тоня принесла лом, и когда, наконец, они смогли сломать замок, то увидели на дне сейфа горстку 20-копеечных монет. Офицер взял их в руки, посмотрел на них и дал маме. Мама отказывалась, она не знала, куда себя девать от страха, но он высыпал монеты в подол её фартука.

Дом приглянулся немецкому офицеру, и он распорядился обустроить в одной части госпиталь, а вторую отдал немецким солдатам под квартиру. В первый день они оставили Полю с детьми в доме, а на второй у них забрали кормилицу-корову.

– Они гнали большое стадо коров, отнятых в других деревнях. В это стадо загнали и посёлковых коров, в том числе и нашу. Мама так плакала, и мы просили: «Дяденька, не забирайте нашу корову», но они её увели. Это стадо они погнали, кажется, на Рузу. Я, Тоня и мама пошли вслед за стадом, надеясь, что нам её отдадут, младших сестрёнок оставили у соседей. Впереди нас шли и другие женщины с посёлка. Соседке по нашей улице, Дударевой, корову отдали. Уговорила вернуть свою кормилицу и тётя Ася Кузьминова, а мы всё шли следом за стадом. Мама шла и молилась, шептала: «Спаси пресвятая Богородица, сохрани». Я тогда не понимала, что она шепчет, но очень хорошо всё запомнила.

Так Поля с детьми дошли сначала до Волоколамского шоссе, потом повернули в сторону Волоколамска. В Лужках, недалеко от дома родителей Поли, к ним повернулся немец и стал прогонять их, угрожая расстрелять. Так они и не смогли уговорить немцев. Деревня Лужки стояла безмолвная, людей не было – все ушли в свои окопы. Отец Поли случайно в этот день решил проверить свой дом.

– Дедушка был инвалидом. Ещё в японскую войну его контузило, и одна часть тела у него была почти парализована, но он был энергичный, бодрый. Мама бросилась к нему на грудь и расплакалась. Дедушка как мог её успокоил, показал нам, где находятся их окопы. А нам пора уже домой возвращаться, дома-то Иринка с Лидой остались. Мы пошли обратно, по Волоколамскому шоссе.

Поля шла обратно, и в голове у неё была только одна мысль – чем кормить детей? Свинину отобрали ещё в землянке, корову угнали. Оставалась ещё в подполе картошка да овощи, но дадут ли их немцы? Уставшие девочки еле брели вслед за мамой, разглядывая обочины.

– Над нами летали самолёты, но мы не обращали на них уже внимания. Перед деревней Холщёвики было большое поле, сейчас оно почти всё застроено дачами, а тогда это было большое заснеженное пространство. В кюветах вдоль этого поля лежали наши убитые солдаты. Может, мне это так показалось в детстве, но их было очень много. Сколько мы шли вдоль этого поля, все обочины были устланы солдатиками с одной и с другой стороны. Кто как валялся, припорошенные снегом. Мы увидели молодого парня, он был такой красивый, кареглазый – глаза у него были открыты. Лежал он в бушлате и одна рука как бы тянулась под этот слегка расстёгнутый бушлат. Тоня не утерпела и засунула туда руку. Она вытащила белоснежный платочек, аккуратно вышитый и обшитый по краям кружавчиками. «Наверное, это ему подарила невеста…», – сказала Тоня. Я до сих пор не могу без слёз вспоминать этого паренька и этот беленький платочек…

Ирина АРТЁМОВА,

фото из семейного архива