Дети войны

«Истринские Вести» начинают серию публикаций воспоминаний жителей деревни Деньково «Дети войны». О своем военном детстве рассказывает жительница деревни Деньково Валентина Ивановна Бобылева

Несмотря на то, что когда началась война, мне было всего три с половиной года, некоторые моменты тех событий я помню очень четко.

Лето 1941 года
Мы втроём сидим на полу дома: я, мои два брата погодки, Толя и Витя, 1936 и 1937 годов рождения. Самый маленький братик Коля, которому было всего год и три месяца, лежит в кроватке. Помню очень четко: солнечный день, чистые и, как мне казалось, очень большие окна, на которых висят красивые занавески, а на светлом полу лежат цветастые половики. Неожиданно приходит мама (Федосья Кирилловна Кузнецова, прим. ред.) она всех нас обнимает и плачет. Нам становится страшно, мы плачем вместе с ней. Через много лет я спросила у мамы, почему она тогда обнимала нас и рыдала, она ответила: «В тот день по радио объявили, что началась война...» Чистый и светлый дом уходит из моей памяти, начинается другая жизнь.

Зима 1941 года
Сильный холод, мама куда-то ведет нас по улице. Меня она несет на руках, а братья, Толя и Витя, идут рядом держась за руки. Мы подходим к яме, в которой горит огонек. Как выясняется, это землянка, бомбоубежище. В землянке – женщина, одетая вся в черное, мы испугались ее, я заревела. Это была бабушка Анисия, мама Ивана Ивановича Тихонова. Она подходит ко мне, берет на руки и я успокаиваюсь. Мама уходит и через какое-то время возвращается с чугуном горячей картошки, которую бабушка чистит и дает нам. Мама уходит снова, ее нет очень долго. Я без конца повторяю: «Хочу к маме, хочу к маме...» Наконец мама заходит, держа на руках самого младшего братишку. Она роняет его на постеленную солому с периной и подушками и теряет сознание.

 

Сколько она пролежала, не приходя в сознание, я не помню, но бабушка Анисия все время была около нее и что-то ей давала. А мы не переставали плакать. Вдруг земля затряслась, фитилек в землянке стал сильно колебаться, как будто на него кто-то дунул. Вскоре все стихло, но затем наверху, стали раздаваться сильные звуки. Не знаю, как мама смогла подняться, но она встала, взяла лопату и вместе с бабушкой стала откапывать заваленный выход из землянки. Освободив проход, она взяла двух братьев и увела их на улицу, затем вернулась за маленьким Колей и опять ушла, а я осталась на руках у бабушки Анисии. Дверь в землянку снесло взрывом, и из откопанного входа шел свет и сильный холод, я сидела у бабушки на коленях, а она укачивала меня и что-то шептала....

Вскоре за мной пришла мама, взяла меня на руки и вынесла из землянки на улицу. Со всех сторон полыхали пожары, горел и наш дом. Я очень хорошо запомнила этот момент: мама несет меня на руках и плачет, я тоже плачу, крепко обхватив ее за шею... Мы подходим к нашему догорающему дому. Мне запомнились красные угли, вокруг которых сидят люди в белом, греют руки и смеются, а мы с мамой стоим рядом и продолжаем плакать. Один дяденька в белой одежде подходит к маме, и я оказываюсь у него на руках. Он держит меня, улыбается, а на его шапке я вижу большую звезду. Прошло много лет, мне уже 76 год, но я до сих пор так четко вижу звезду на шапке, этих бойцов, греющие руки от пепелища нашего дома, их улыбки, смех.....

Боец, на руках у которого я сидела, вместе с мамой пошел в уцелевший дом, который принадлежащий тете Устинии Басовой. Он принес меня в этот дом, опустил на пол, и я сразу же побежала к маме, которая сидела с младшим братиком за печкой. Там было очень темно и тепло. Мама сидела, укачивала Колю и вытирала слезы краешком платка.

Я стояла, дергала ее за платье и просилась на руки, но она не могла меня взять, так как занималась братиком. Тогда я громко закричала и заплакала. Ко мне снова подошел боец со звездой, поднял меня очень высоко и долго держал на руках, потом посадил на печку, где уже сидели два мои старших брата, Толя и Витя. Когда мы сидели на печке, Витя стал просить хлеба, а старший, Толя ему говорит: «Хлеба нике, хлеба нике!» В доме было очень тихо, и эти слова услышали солдаты. Они подошли к печке и стали давать нам какие-то пачки. Мы развернули одну – она оказалась очень сладкой. Мама потом нам сказала, что это плитки шоколада. Как мне тогда казалось, у нас было много, очень много этих пачек...

Прошло несколько лет, младший брат Коля был очень баловной у нас, не слушался. Как-то мама, в очередной раз, ругая Колю, сказала:
– Ох, Колюшка, Колюшка, если бы я знала, какой ты вырастешь непослушный, я бы оставила тебя в горящем доме, и не стала бы тебя спасать!
Мы стали спрашивать у нее, почему она так говорит, и она нам рассказала про тот день, когда она упала в землянке без сознания.

В то время, когда я со старшими братьями сидела в землянке, мама с Колей осталась присматривать за нашим домом, в котором поселились немцы. Маленький Коля был очень крикливым, и не давал спать немцам. Они ругались на маму, и требовали, чтобы она успокоила своего «киндера». Мама в доме топила печку, варила картошку для немцев и эту же картошку носила нам в землянку. Когда картошка сварилась, она, боясь, что немцы подожгут дом, спросила у немца: «Пан, пан, фу, фу не будете?», (Feuer-огонь, нем.). Немец ответил: «Найн, матка», и показал сначала на себя, а потом четыре пальца повторяя «киндер». Маня поняла, что у этого немца тоже четверо детей. Она немного успокоилась и понесла нам в землянку картошку, оставив в доме Колю.

А немцы, узнав, что наши войска начали наступление на деревню, очень заволновались, облили дом бензином и подожгли. Когда мама вышла из землянки, дом уже горел...
– Я иду и вижу – горит двор, сени, кухня, только передняя еще не успела заполыхать. А Коля лежал как раз в передней, в кровати у окна, – вспоминала мама.

Мама подбежала к дому и стала выбивать из рамы стекла, но подошедшие немцы ее удерживали. «Киндер, там мой киндер», вырываясь, кричала мама, тогда немцы ударили ее. Падая, мама обо что-то сильно ударилась и потеряла сознание. Когда она очнулась, немцев уже не было. Она сумела выбыть раму в окне передней и забраться в дом. Схватив Колю, мама выбралась из горящего дома и пошла по огороду. Как она вспоминала, вокруг стреляли, но она ничего не замечала, так как находилась в шоке. Она сумела добраться до землянки. В это время, недалеко от нашей землянки, метрах в 11-12, упала авиационная бомба. Мы увидели эту огромную воронку возле землянки, все-таки Всевышний нас тогда спас...

Лето 1942 года
Мы тогда жили в доме у бабушки Ефимии Агаповой. И опять один эпизод из детской памяти: прошла весна, наступило лето, все это время мы ели одну траву: крапиву, лебеду, сныть, щавель, иногда бабушка иногда давала нам мелкой картошки. После травы у нас вздулись животы. Все четверо, вместе с мамой мы лежали на полу и не могли встать. Мы все, как по команде ревели – было трудно дышать, болели животы.
На краю деревни, где мы и жили, стоял военный госпиталь. Бабушка Ефимия пошла в этот госпиталь и рассказала, что мы, дети, лежим и умираем. К нам пришел солдат и женщина в военной форме, с сумкой на плече, а на сумке был нарисован красный крест. Она постояла, посмотрела на нас, потом подошла к маме и сделала ей укол в руку. Снова посмотрела на нас, не выдержала и отвернулась. Припала к бойцу и долго плакала на его плече, просто рыдала.... Повзрослев, мы часто вспоминали эту молодую женщину, которая наверняка уже насмотрелась на все ужасы войны, на человеческое горе, а вот увидев нас, не выдержала и заплакала...

Медсестра ушла, а через некоторое время в доме появился солдат с двумя котелками горячего супа. Один котелок он дал маме, и сказал, чтобы она ела медленно, а из другого кормил нас, детей. Он давал каждому по ложечке этого жидкого, горячего супчика, пока он не кончился. В течение многих дней он приносил нам два котелка: один с супом, другой с компотом. Благодаря этой помощи мы поднялись на ноги, могли бегать, ходить на наш огород. Там мы уже сажали картошку, точнее не картошку, а очистки с глазками. Каждую очистку мы клали в ямку и зарывали маленькой саперной лопаткой, которую нам дали солдаты. Потом, всем на удивление, наша картошка выросла очень крупная! Подоспела морковка, репа, капуста и редька... Так мы выжили.

Мы, дети, все быстро позабыли, бегали по деревне, играли, дружили. Нас было очень много, и мы постоянно друг с другом общались. В какой бы дом мы не пришли, всегда на столе стоял чугун картошки. Мы садились за стол всей гурьбой и ели эту картошечку, нашу кормилицу.

Весна 1945 года
Мне уже семь лет, солнечная весна. Мы всей ватагой бегаем по деревне, потом бежим на железнодорожную линию встречать товарный поезд. На этом поезде свесив ноги, сидят забинтованные солдаты – у кого голова, у кого рука или нога. Поезд проезжает мимо нас, мы машем солдатам руками и кричим: «До свидания, до свидания, до свидания!»
Я не помню, какой это был день, но вдруг вся наша деревня ожила. Люди бегают по улицам и кричат: «Война кончилась!». Мы тоже кричим о том, что кончилась война. Какой-то дяденька берет меня на руки, подбрасывает вверх, потом целует и кричит, все время повторяя: «Дочка, война кончилась!», а сам плачет и смеется. Я это помню очень хорошо, и уже никогда не забуду!

В 1946 году Валентина Ивановна пошла в школу, где закончила семь классов. Затем пять лет работала плетельщицей на Нудольской чулочной фабрике. После, окончив школу киномехаников, стала работать в родной деревне, в Деньковском клубе. В 1963 году вышла замуж и переехала жить в Москву. Окончив вечернюю школу, поступила к мужу на завод, ученицей слесаря-сборщика 1-го разряда. Окончив вечерний техникум при заводе, работала в лаборатории. Имеет звание «Ветеран труда», медаль, а также многочисленные грамоты. В настоящее время живет в деревне Деньково.

 

Подготовила Ирина АРТЁМОВА